Я погулял по городу, простился с парой приятелей, очень мне сочувствовавших. Заглянул в Союз Писателей, посоветовал подвыпившему Валерию Попову, его председателю, быть осторожнее и вообще. Он обещал мне. Я послушал начало заседания, дальше уже времени не было. Третий приятель зачитывал мой некролог нескольким писателям, которые впервые обо мне слышали.
Пора было ехать в больницу. Я загрузился в трамвай, и ко мне подошел кондуктор.
А я, скажу по секрету, предпочитаю показывать поддельный документ (это уже не сон, а явь).
У кондуктора возникли сильные подозрения. У меня было много проездных документов, половина из них – на мою фамилию, а половина – не то на Ищенко, не то вообще на Ющенко.
Мы стали ссориться, ругаться. Я отчаянно доказывал, что это все я и имею право ехать.
И сон плавно угас.
Как это все печально: в последний свой день, на пороге героического донорства последнее, что я делаю – ругаюсь с кондуктором в трамвае.
Заря новой жизни: инициация продолжается
Затеял я давеча купить себе презерватив: вдруг понадобится?
Как оказалось впоследствии, не понадобился.
Но речь не о том. Я вообще не очень интересуюсь этим товаром и вижу в нем самонадеянную попытку убежать от судьбы. Убежать от нее, вопреки расхожему мнению, можно. Мне так кажется. Но она возьмет свое в другом месте и в другой валюте. А потом объяснит, что так и было задумано при сотворении мира.
Короче говоря, я растерялся.
Чего там только нет! С усиками, со жгутиками, с лапками – это еще понятно, хотя тоже неправильно, потому что расхолаживает и снимает ответственность за важные составные части процесса. Взваливает ее на жгутики. Но там же еще со вкусом малины лежат, шоколадные, лимонные, клубничные и какие угодно еще, с пупырышками. Если поискать, наверняка найдутся с укропом и луком.
Дама пожаловала жрать или чем заниматься?
Пора и кондитерам дать достойный ответ в отношении формы своих изделий. И ботаникам-селекционерам, мичуринцам, чтобы выращивали правильного вида плоды.
Тогда приглашение зайти попить чаю окончательно обнажится, являя свой подлинный смысл.
Позднейшее дополнение: когда я обнародовал этот текст, мне прислали письма с фотографиями из Роттердама и Амстердама. Я безнадежно отстал от времени, все уже есть.
Котировка валют
Ходить с женщиной в магазин – невыразимое мучение. Неважно, какой это магазин – парфюмерный, обувной или секонд-хенд. Женщина, пока не обнюхает и не потрогает все, до чего сумеет дотянуться, не успокоится. В итоге она купит то, чего вообще нет на витрине, или то, что стоит в самом дальнем углу.
Это у них, конечно, половое-гендерное стремление к отбору. Мужчины не так разборчивы. Когда я прихожу в магазин, я беру первое, что увижу, и быстро выпиваю или съедаю.
А тут от духов и лосьонов мне сделалось дурно.
Ко мне незаметно подрулила милая девушка, я не успел вовремя отскочить. Она сунула мне под нос не то бумажку, не то тряпочку, и прожурчала:
– Попробуйте настоящий мужской аромат…
Я шарахнулся от нее, как черт от ладана, и проскрежетал, что нахожусь здесь по принуждению.
…Светлый воскресный момент: сводил дочку на каток и понял, как все-таки хорошо быть писателем. Пригодилось.
Потому что за коньки хотели залог: либо полторы тысячи рублей, либо водительские права. Ни того, ни другого у меня не было, а паспорт не брали. И тогда я вытащил удостоверение Писателя, которое сразу же взяли, едва раскрыли и увидели там мою рожу.
Так что меня как Писателя прировняли к водителю, что повышает самооценку.
Я ощутил себя чем-то вроде доллара в его отношении к евро.
Любовь к отеческим гробам
Мне сломали диван.
Он разложился и не сложился.
Я изнасиловал его дополнительно, и он-таки сложился; я связал его шнуром от модема. Он превратился в люльку, жить в нем тяжело.
Пошел я с горя к родителям, мама они у меня и отчим.
А отчим и говорит:
– Да я завтра Славку увижу, он сделает… если в себе будет.
Дальше повисло молчание.
– Нет! – затрубила мама. – Ты не позовешь Славку!
Отчим, поедая щи, изображал невинное изумление:
– Да сделает!
– Нет!
Потом мама замолчала, надолго.
– Это какой же Славка? – спросила она зловещим голосом. – Это не тот ли Славка, что делал нам ящики для цветов?
Отчим захрюкал в тарелку.
– Ты представляешь! – сказала мне мама. – Этот Славка сделал мне вместо ящиков гробы! Мало того: он насыпал туда земли доверху и установил на подоконник! Когда надо наоборот!
А тут я и бумажечку нашел рекламную, затоптанную, где обещают починить все, так что надежды укрепились.
О смертном
У товарища умер дед.
– Сочувствую, – говорю.
– Да-а, – говорит, – чего там. Разумно поступил. Башню уже снесло, говном кидался.
– Ну, тогда береги себя на поминках, – это я заботу проявил, потому что товарищ мой – человек увлекающийся.
– Поминки – дело неплохое. Потому что за столом всегда поначалу царит какая-то неловкость, а тут она объяснима.
Выборы-2007
Каждый раз я себе говорю: не пойду на выборы!
И постоянно иду.
Потому что по пути в магазин.
Вот, угрюмо зашел я сегодня на выборы, взял бумагу и брезгливо поставил крестик против самого слабого. Как всегда.
В вестибюле приготовили угощение: сосиски в тесте, похожие на мужские гениталии на выходе из проруби. Был и женский аналог: разноцветная пицца во всем многообразии болезнетворной флоры и фауны.
Вышел оттуда под музыку «Я с детства рос в трущобах городских».
Снова о хорроре
Посмотрел я отечественный хоррор под названием «Мертвые дочери».
Не помню, писал ли я о разнице между американским и русским хоррором. Если да, то вот хороший повод повторить.
В американском хорроре все было бы замечательно и славно, когда бы не вот этот, который явился, приполз, прилетел, вылупился, народился. Но вот его раздавили, сожгли и взорвали; все обнимаются, и едет полиция.
Полиция всегда приезжает в конце, когда она уже никому не нужна. Это означает, что отныне, раз уж полиция, все будет хорошо.
В русском хорроре героям настолько тошно, что любая потусторонняя срань для них развлечение, и смерть тоже развлечение, какие-никакие эмоции.
И, конечно, никакая милиция в конце не приезжает. Это было бы просто смешно, если бы в конце приехала милиция.
Тогда бы и начался настоящий хоррор.
В отечественных триллерах милиция всегда приезжает в начале, но дальше показывают сплошную неправду, поэтому хоррор на нашей почве не процветает.
Одинокая птица
Как печален и даже скорбен этот мир.
Смотрел в окно.
Пустынный двор, серые лужи, серое небо, холодная грязь.
И кричащее разноцветное пятно по центру.
Я присмотрелся: рекламный мужчина. На скамейке лежит что-то непонятное. Но вот он постоял, начал одеваться, и стало понятно. Это был костюм огромной сороки-белобоки. Втиснулся в туловище с хвостом. Надел голову со здоровенным желтым клювом и в желтой соломенной шляпе.
Бия крылами и озираясь клювом, побрел. Что-то предлагать. Что он может предложить?
Гнездовье
Снова человек, переодетый сорокой.
Ему очень хорошо в моем дворе, и скоро он совьет здесь гнездо.
Он приходит теперь ежедневно, как к себе домой, снимает сорочье туловище, снимает сорочью голову в шляпе. Остается стоять в исполинских красно-синих лапах.
Окрестный люд привыкает, смелеет, подтягивается. Сорока приветлива и вся сияет. Сейчас она вступила в диалог с местным алкоголиком, который вызывает во мне хроническое изумление. Зимой и летом в шапочке и пальто, этот седовислоусый человек прохаживается по двору и спрашивает денег на боярышник. Я не понимаю, когда же он пьет и лежит пьяный, ведь он весь день на ногах. По всем законам физиологии он давно должен был умереть, но почему-то живет.
Интересно, кем ему представляется сорока. Считает ли он, что она на самом деле, или думает что она ему кажется и пусть себе шароебится, как это делают остальные галлюцинации? Или она органично вплетается в череду его полусновидческих образов?
Они беседуют. Алкоголик держится уважительно, с пониманием кивает на сорочью голову. Похоже, он мысленно примеряет на себя этот наряд. В сороке было бы хорошо: идешь себе, как ходишь обычно, туда и сюда, и ни у кого ничего не просишь, потому что за ходьбу платят. И пьешь там себе, в сороке, и никто ни о чем не догадывается.
Он с сожалением кивает и отходит. Наверное, его уже не хватает и на сороку.
А жаль. Бродить и приставать – неблагодарное занятие. Вот что еще удивительно: алкогольная память. Казалось бы, он вовсе не должен помнить, к кому обращался вчера, не говоря уже о месяце тому назад. Но он каким-то чудом помнит. Все, что имеет к ним непосредственное касательство, алкоголики хорошо помнят. Вот я послал его на хуй два года назад, и он ко мне больше ни разу не подошел.
